Литературная курилка

Бесплатная библиотека онлайн


 

Поиск по сайту



 
 

Студенческие работы

 
 

Специальное меню

 
 

Евпатория сегодня

Новости и события Евпатории

добавить на Яндекс
К.Гамсун. ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ
Оглавление
К.Гамсун. ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ
Страница 2
Все страницы

Бывают тяжелые дни.

Еще с вечера чувствуется приближение этого удивительно неприятного состояния. Происходят необъяснимые события, неведомые силы вторгаются в жизнь.

Вечером вы возвращаетесь домой. Темно. Пройден большой путь, вы многое передумали, мечтали и, конечно, страдали. И вот оно начинается. Открывая дверь, придется перепробовать все ключи, пока не отыщется нужный. Потом обнаружится, что именно в этот раз хозяйка забыла подлить в лампу керосина и придется довольствоваться двумя жалкими свечами. На сон грядущий по привычке вы возьмете в руки книгу и обнаружите, что страницы не разрезаны и придется вылезать из-под одеяла и искать нож, но стоит только улечься окончательно, как станет совершенно ясно, что сон пропал и наступит время раздумий. На несколько часов.

Но когда вы задуете свечи и начнете погружаться в сон, домой вернется сосед, живущий за перегородкой. И вы опять проснетесь. И будете мучиться в темноте и ворочаться в слепой злобе - но сна не будет ни в одном глазу. Нахлынут неприятные воспоминания. Несмотря на слабеющую память, в этот момент вспомнится совершенно отчетливо ваш скверный поступок и несправедливые слова, обидевшие кого-то, и скудоумный ответ, когда на большее вы оказались не способны. От стыда запылают щеки, в груди заклокочет нечто нечленораздельное.

И сон пропал.

Вы схватите спички, чтобы снова зажечь свечу, и все будете чиркать, чиркать не тем концом. Чертыхаться, и пытаться успокоиться, и бесконечно мучиться одним вопросом: за что злые духи тёрзают именно вас? Уснуть удастся лишь поздно ночью, и тогда придут сны.

Ах, я видел во сне, как я бежал по широкой равнине и множество разъяренных быков гнались за мной. Я бежал, бежал, и мне казалось, что я мастер по бегу. Несмотря на это, расстояние между нами все сокращалось, и в конце концов самый острый из всех бычьих рогов, что мне когда-либо доводилось видеть, преспокойно пронзил меня. Как в масло вошел, И я бы непременно испустил дух на этом самом месте, если бы не проснулся.

Наутро голова никуда не годится. От дурных снов и нескончаемых мыслей ощущение ужасное. Но сила воли и упрямое желание действовать заставляют подняться. Примерно в час дня вам непременно надо хотя бы мельком увидеться на улице с одним человеком, без этой малости просто не обойтись. Страх опоздать в хорошо знакомое вам заведение, откуда вы намерены вести наблюдение, мгновенно выталкивает из постели и заставляет поднять шторы. За окном светит солнце, гуляют взрослые и дети, ради такого случая не грех достать новый сюртук. Но стоит его надеть, тут же обнаруживается масса недостатков: там не хватает кармана, здесь - пуговицы, и вообще это не то, что просторный старый сюртук, от которого одно удовольствие И в довершение всего - часы, которые вы хотели сунуть в предназначенный для них кармашек, грохнулись на пол, поскольку новый карман почему-то оказался на целый дюйм ниже старого. И на привычном месте прорези не нашлось. Чуя беду, я поднимаю часы, прислушиваюсь, осторожно потряхиваю их, часы издают несколько умирающих тиканий и останавливаются навсегда. О, этот злой рок!

Где-то надо завтракать, и это значит, что поездки на трамвае не избежать. Шляпу придется снять, если ваш рост близок к человеческому. Лучшая шляпа, у Холма, очень скоро будет напоминать обломки кораблекрушения, если образ жизни и род деятельности заставляют ее хозяина пользоваться трамваем.

И еще с одним, неприятным обстоятельством приходится сталкиваться в нашей стране прямо на подножке трамвая. Я имею в виду, что на подножках стоят дамы. Особенно по воскресеньям. Мужчины, а среди них есть курящие, вынуждены выбрасывать сигары и проходить в вагон потому, что появились здесь чуть позже, чем дамы, занявшие это место для себя и не курящие. Теперь это наша национальная героическая черта. В результате повального увлечения спортом. Служанки, молодые дамы, конторские служащие, дочери богатых папаш едва ли могут рассчитывать на успех, если они не в состоянии удержаться на подножке движущегося трамвая. Пассажиры входят и выходят, толкают стоящих дам, прижимаются к ним и едва не срывают с них юбки, но наши отважные соотечественницы не сдают своих позиций. Вагон может быть почти пуст, или уж во всяком случае там будет полно свободных мест, но наши девушки эти места не займут, спасибо, их место на подножке. Вряд ли где-то в другой стране увидишь такую нелепость да еще возведенную в норму,- такого нет даже в Америке, где все женщины "героические"...

В то утро подножку занимали дамы, два скромных курильщика оттеснены в угол.

Кафе "Гранд". Закрыто. Почему закрыт "Гранд"? А что, если по пробовать с другого входа? Увы, "Гранд" действительно закрыт.

Можно пойти в "Логен". Закрыто. Хе-хе, странно как-то. Следующая попытка - к "Тиволи". Тоже закрыто. Ха-ха-ха, смешно до чертиков. Такой смех напал, что прямо с ног валит, хоть садись тут же на ступеньки. Может быть, это борцы за трезвость ввели чрезвычайное положение, вы вспоминаете, как однажды были закрыты все магазины винной монополии; и с именем Господа и пастора Лунде на устах отправляетесь к Хелене Хансен, той, что торгует деликатесами. У Хелены Хансен тоже закрыто. Вы обращаетесь к симпатичному прохожему: почему сегодня нигде на свете нельзя позавтракать? И слышите в ответ:

- Сегодня праздник!

Браво! Браво! Одинокий мужчина, лишенный домашнего очага и домашней пищи, обречен вкушать завтрак только после полудня - в будни для него делается исключение. Браво!

Несчастный садится на скамейку прямо напротив университетских часов и ждет - ждать ему придется долго - своего праздничного завтрака.

И пока он ждет, странное чувство охватывает его, будто рядом сидит кто-то и тоже чего-то ждет. Их теперь двое, он сам и кто-то еще, это тот самый, злой рок.

И снова "Гранд". Кафе открылось, можно войти, сейчас принесут поесть и кофе. Но о том, чтобы почитать газету, не может быть и речи. Все газеты разобраны посетителями, которые пришли чуть раньше. Это значит, что с половины первого можно будет начать высматривать того человека, который не появится здесь раньше часа. От нервозности, от очевидной нелепицы происходящего делается больно. Бедняга вглядывается в лица, протирает очки и снова таращит глаза.

И продолжаются чудовищные злоключения - только ему покажется, что промелькнул тот самые,. кого он так упорно ждет, так дорогу загораживает такси или трамвай, и он вынужден начинать поиски сна чала. Каждый раз одно и то же. В такой день человек никогда не найдет то, что ищет. Он будет ежесекундно вскакивать со стула, вставать на цыпочки и даже выбегать на улицу, только бы не упустить того, кого он так надеялся встретить.

И все-таки упустит. Увы, как ни пилил он глаза, как ни торчал на цыпочках битых полтора часа, все напрасно. В два часа он сдается.

Все это время добрые друзья окружают его вниманием. О, эти милые, добрые друзья! Вначале подходит один и спрашивает разрешения присесть. На это всегда отвечают <пожалуйста Скрепя сердце. Вам расскажут про летнюю жару, про Грецию, про новое постановление коммунального управления. И обязательно зададут вопрос, который, начиная с марта, все задают друг другу:

- Куда ты поедешь летом? А я не знаю, куда я поеду летом. Представления не имею. Но я хочу, чтобы меня оставили в покое Потом подойдет другой мой хороший друг. Этот сядет, не спросив разрешения. - Вассос...- начнет он.

- Ну что Вассос,- перебью я.- Великий человек, просто дьявол. Подумаешь, хочет расстрелять каждого двадцать пятого. Единственное, что меня интересует, правда ли он в состоянии подавить восстание на Кубе.

- Боже праведный, ты все путаешь,- скажет мой добрый друг.- Это Вейлер подавляет восстание. А Смоленский...

- Не говори мне о Смоленском! - кричу я.- Слышать о нём не желаю, это тот еще тип.

- Что тебе известно о нем?

- Все откроется на процессе о вторжении в Трансвааль.

И тогда мой относительно хороший друг, посмотрев на меня, спросит:

- Где ты был сегодня ночью?

Я оставлю моих друзей беседовать дальше друг с другом, а сам вернусь к своим наблюдениям. Я нервничаю вдвойне, и это дважды нелепо, потому что теперь-то я знаю наверняка, что человек, которого я так ждал, не придет. Лариса, Ломокос, Андиса и Фессалия - звенят у меня в ушах названия, перебираемые эти типами, моими друзьями. Мне больно Я думаю: вот я же никогда не подсаживаюсь в кафе за столик к моим знакомым, если меня не приглашают, почему же я сам не могу рассчитывать на покой, оставляя в покое других? Я зову официанта и расплачиваюсь.

И тогда мой друг-тот, что из этих двоих мне ближе, мой действительно добрый, сердечный друг,- спрашивает меня:

- Куда ты поедешь летом?

Может быть, это луна виновата? Ведь этот таинственный кусок латуни, висящий на небосклоне, обладает непостижимой силой, но достаточной для того, чтобы оказывать значительное влияние на происходящее на нашей земле. Эзотерическое излучение, туман бесшумно стискивают душу.

Путь домой лежит через Туллинлёккен. Какой роскошный пустырь прямо посреди города! Ни ручейка, ни кустика - только велосипедисты, дети и кучи песка.

Но сколько народа может здесь собраться послушать великого оратора! За этой литературой будущее. Настанет время - и ежегодные сборники поэзий для домохозяек выйдут из моды, а писатели врёде Хамфри Уорд опустошат наши кошельки, и наше долготерпение иссякнет: может быть, тогда народ вновь обретет вкус к речам на площади, восторжествует человек и его живое слово. В чем состоит задача литературы? Воздействовать, взывать к чувствам, обнадеживать, оплодотворять, гармонизировать. И что может лучше выполнить эту задачу, чем вовремя сказанное сильное слово сильного человека? Народная поэзия, уличная поэзия, возрожденная греческая культура.

Но в уединении, в тишине пребывает мастер, только ему откроется истина, он сочиняет свои прекрасные саги. Многое в этой жизни зрело его око, и ничто человеческое ему не чуждо. Он пытается выразить невыразимое. Он только приподнимает занавес - и открывается картина, молвит слово - и вязкая трясина человеческих душ вспыхивает, как от удара молнии.

Поэзия для немногих, для избранных, их не более двадцати.

Может ли человек качаться в кресле-качалке, положив ноги на другое точно такое же кресло? Попробуйте, это совсем не сложно. Но в тяжелый день это исключено, кресло выскользнет из-под ног. Сиди в кресле-качалке, вы будете поминутно ощущать, как то кресло, в которое вы упираетесь ногами, все дальше и дальше уходит куда-то, а пол до того гладкий, что не за что зацепиться, Вы растянетесь, как пружина, до предела, но все-таки носок соскользнет, и придется вставать и на полусогнутых, онемевших ногах ковылять за отъехавшим креслом. Но теперь с ним не совладать. Поскольку кресло уперлось в стену. Как будто бревно или даже камень. Мое кресло до сих пор так стоит, и ни с места - будто вспоминает, как славно оно потрудилось в молодости.

А вы плывете дальше.

Есть люди, привыкшие измерять комнату шагами - семь шагов ту да, семь обратно. Так вот. В тяжелый день обратно выходит восемь. Как же так? И в итоге каждый раз приходится разворачиваться на пятке и ходить кругами. На двадцатый раз закружится голова. На двадцать первый станет противен запах собственной сигары; придется сесть, уста вившись в одну точку. За неимением другого придется разглядывать вывески на противоположной стороне улицы.

"Пряжа и кожаные изделия". Хорошо. "Ох,- и правда "ох"! - отничьи", Охотничьи шерст... Ах, вот в чем дело: "Охотничьи шерстяные рубашки". А сейчас жара. Дальше, над какой-то витриной навес в ярко-красную полоску, под ним скрывается очень интересная вывеска, но я вижу лишь несколько букв - "...ацитор". Мне не будет покоя, пока я не выясню, как зовут этого человека, для этого я спущусь вниз, по дойду к вывеске и прочитаю: "Антрацитор". Ну, конечно, это название печей.

В эту жару не хватает только пышущей жаром печи.

Вернувшись домой, вы снимаете лорнет и ложитесь на диван, в пред вкушении сна. После такой ночи необходимо отдохнуть.

Но и тут вас что-то отвлекает.

Рядом всегда находится что-то, что можно сосчитать, и в этой ситуации каждый неизбежно примется считать. Итак, на обоях по одной стене разместилось сто восемьдесят фигурок. Это легко сосчитать. Лепная розетка на потолке состоит из пятнадцати больших гребешков и тридцати поменьше, это тоже очень легко. Затем ваше внимание при влекут шторы.

Шторы двойные, с необыкновенно затейливым рисунком. В каждом квадрате сотни полторы дырочек, а сколько их, таких квадратов! От счета в глазах двоится, потом троится, потом уже рябит от этих дырочек, вы вскакиваете с дивана и бежите к шторе и тычете в нее пальцем, чтобы не ошибиться. Примерно через час совершенно без сил вы падаете на диван.

Если на этот раз вам повезет, и вы заснете, и проспите, скажем, минут пять, то с поразительной вероятностью можно предсказать следующее: жилец из комнаты, расположенной прямо над вами, все это время тихо сидел и играл каким-нибудь предметом, например связкой ключей. Неожиданно ему пришло в голову, что человек, живущий под ним, устав считать дырочки, наверное, уже лег спать; он поднимет тяжелую связку ключей на достаточную от пола высоту и - просто выронит их. Живущий этажом ниже - проснется.

Стоит забыться лишь на десять минут, в дверь непременно кто-нибудь позвонит - из добрых друзей. И вот уже хозяйка торопится от крыть дверь: да, конечно, он дома, проходите!) И исключительно хороший друг переступает порог.

Лишь к вечеру сознание пробуждается окончательно и приходит аппетит. На часах пять, обеденное время кончилось. Можно было бы обойтись холодными закусками. Но холодные закуски не подают раньше шести Остается смириться.



 
 

Мировые классики