Бесплатная библиотека онлайн

I

В былые времена в каждом поколении рождалось несколько человек, которых

Я, Носитель Зла, не мог совратить обычными способами. Их не удавалось склонить ни к убийству, ни к плотскому греху, ни к воровству. Не мог я даже оторвать их от изучения Закона. Пробудить низменные страсти в этих праведных душах можно было только через честолюбие.

Зейдель Коэн был как раз такой праведник. Начать с того, что он был под покровительством своих славных предков: чего стоил один Раши, чья родословная восходит к царю Давиду. Во-вторых, он был ученейшим мужем во всей Люблинской провинции. В пять лет он уже изучал Гемару и Комментарии; к семи годам знал наизусть брачные и бракоразводные законы; в девять - прочитал проповедь с цитатами из стольких книг, что потряс старейших мудрецов. В Библии он ориентировался, как в собственном доме, в грамматике иврита ему не было равных. Он посвящал занятиям все свое время - зимой и летом поднимался с утренней звездой и садился за книги. Так как редко выходил на свежий воздух и не занимался физическим трудом, то редко бывал голоден и мало спал. У него не было ни желания, ни терпения встречаться и беседовать с друзьями. Зейдель любил только одно - книги. Едва войдя в синагогу или к себе домой, он сразу бросался к книжным полкам и начинал перелистывать стоящие там тома, с наслаждением вдыхая пыль древних страниц. С его памятью было достаточно взглянуть на параграф Талмуда или незнакомое толкование в Комментариях, как он запоминал их навсегда.

Не мог я завладеть Зейделем и через плотскую оболочку. Руки и ноги его были безволосы; к семнадцати годам и яйцевидный череп полностью облысел; только на подбородке росло несколько волосков. Лицо было длинное и бесстрастное, на высоком лбу блестели капли пота, крючковатый нос казался голым, как у человека, носящего очки и лишь на минуту их снявшего. Под красноватыми веками скрывались меланхолические желтые глаза. Руки и ноги были небольшие и белые, как у женщины; поскольку он никогда не посещал микву. Никто не знал, евнух ли он или, быть может, гермафродит.

Однако же отец Зейделя, реб Сандер Коэн, человек очень богатый и тоже довольно известный, позаботился, чтоб сын вступил в брачный союз, приличествующий их высокому роду. Невеста была из богатой варшавской семьи и очень хороша собой… До самой свадьбы она не видела жениха, а когда увидела - перед самым наложением покрывала, - было уже поздно. Она вышла за Зейделя замуж, но забеременеть ей не было суждено. Все дни она просиживала в комнате, отведенной ей свекром, вязала чулки, читала сказки, слушала каждые полчаса бой больших стенных часов с золочеными цепями и гирями - казалось, терпеливо ожидала, пока минуты сложатся в часы, дни - в годы, и придет ее время отправиться на покой, на старое Яновское кладбище.

Дух Зейделя был так силен, что накладывал отпечаток на весь дом и всех окружающих. Хотя прислуга убирала в его комнатах, мебель всегда была покрыта пылью; окна, занавешенные тяжелыми портьерами, никогда, казалось, не распахивались; полы были застелены толстыми коврами, так что он ступал по ним, словно бесплотный дух. Зейдель регулярно получал от отца деньги на личные расходы, но никогда не тратил на себя ни копейки. Он едва ли знал, как эта копейка выглядит, однако был большой скряга и никогда не звал бедняков разделить с ним субботнюю трапезу. Завести друзей тоже не позаботился, и ни он, ни его жена никогда не приглашали гостей. Никто не знал, как выглядит его дом изнутри.

Свободный от страстей и от необходимости зарабатывать на жизнь, Зейдель усердно занимался наукой. Сначала всецело предался изучению Талмуда и Комментариев. Затем погрузился в каббалу, стал вскоре знатоком оккультных наук и даже написал трактаты "Об Ангеле Разиеле" и "О Книге Мироздания". Разумеется, он был отлично знаком с такими книгами, как "Наставник колеблющихся", "Кузари" и другими философскими сочинениями. Однажды ему попал в руки том Вульгаты. Он быстро выучил латинский язык и начал жадно читать запретную литературу, одалживая книги у ученого священника, жившего в Янове. Словом, как отец его всю жизнь копил золотые монеты, так Зейдель копил знания. Когда он достиг тридцати пяти лет, во всей Польше не было человека, равного ему в учености. И вот именно тут я получил приказ склонить его к греху.

"Склонить Зейделя к греху?", спросил я. "Но к какому? Он не гурман, к женщинам безразличен, никогда не занимался коммерцией". Ересь я уже испробовал раньше, но безо успеха. Я помнил нашу последнюю беседу:

- Допустим, - ответил он на мои доводы, - что, не дай Бог, Бога не существует. Ну и что? Тогда Его несуществование само по себе является божественным. Только Бог, Причина всех Причин, обладает властью не существовать.

- Но если Творца нет, зачем ты молишься и предаешься наукам?

- А что мне еще делать? - ответил он вопросом на вопрос. - Пить водку и плясать с гойскими девками?

На это, сказать по правде, у меня ответа не нашлось, и я оставил его в покое. Тем временем отец его скончался, и теперь мне велено было заняться им снова. Я прилетел в Янов с тяжелым сердцем, не представляя, как приступить к делу.

II

Через некоторое время я установил, что Зейделю все же присуща одна человеческая слабость - тщеславие. Честолюбия у него было гораздо больше, чем та малость, что дозволена ученому Законом.

Я придумал план действий. Однажды ночью оторвал его от сна и сказал:

- Известно ли тебе, Зейдель, что во всей Польше не найдется раввина, более сведущего в тонкостях Комментариев, чем ты?

- Конечно, известно, - ответил он. - Только кому еще это известно? Никому.

- Известно ли тебе, Зейдель, что своими познаниями в иврите ты превосходишь всех величайших грамотеев? - продолжал я. - Сознаешь ли ты, что приобщился тайн каббалы глубже, чем реб Хаим Витал? Знаешь ли, что как философ ты мудрее Маймонида?

- Зачем ты говоришь мне все это? - изумленно спросил Зейдель.

- Я говорю это тебе затем, что ты, великий человек, знаток Торы, энциклопедия познаний, сидишь в Богом забытом местечке, где никто не обращает на тебя ни малейшего внимания, где жители грубы и неотесанны, а раввин невежествен, и даже собственная твоя жена не знает тебе цены. Ты, реб Зейдель, как жемчужина, затерянная в песке.

- Ну? - спросил он. - А что мне делать? Расхаживать по округе и петь самому себе хвалы?

- Нет, реб Зейдель. От этого толку мало. Местечко решит, что ты спятил, только и всего.

- Что же ты советуешь?

- Обещай не прерывать меня, и я тебе скажу. Ты знаешь, что евреи никогда не ценили своих предводителей - роптали на Моисея, бунтовали против Самуила, они бросили Иеремию в яму и убили Захарию. Избранный народ терпеть не может выдающихся людей. В каждом великом человеке евреи подозревают соперника Иеговы, а потому любят только посредственных и заурядных. Их тридцать шесть праведников все подряд сапожники или водовозы. Еврейские законы озабочены лишь тем, чтобы в горшок с мясом не попала капля молока, да как бы кто не съел яйцо, снесенное в праздник. Евреи намеренно извратили свой древний язык и опошлили старинные тексты. Их Талмуд превращает царя Давида в местечкового раввина, к которому женщины ходят советоваться насчет месячных. По их понятиям - чем мельче, тем величественней, чем уродливей, тем прекраснее. Они следуют правилу: чем глубже человек сидит в грязи, тем он ближе к Богу. Не удивительно, реб Зейдель, что ты для них, как заноза - ты, с твоей эрудицией, твоим богатством и высоким происхождением, блестящим аналитическим умом и необыкновенной памятью!

- Зачем ты мне это говоришь? - повторил Зейдель.

- Реб Зейдель, выслушай меня. Ты должен перейти в христианство. Поскольку христиане веруют в Сына человеческого, сын человека может стать для них Богом. Гои восхищаются величием в любой его форме и обожают всех, кто им обладает: людей, преисполненных великого милосердия или великой жестокости, великих созидателей и великих разрушителей, великих девственниц и великих блудниц, великих мудрецов и великих дураков, великих тиранов и великих бунтарей, великих мучеников веры и великих вероотступников. Если человек велик - они боготворят его, а до прочего им дела нет. Поэтому, реб Зейдель, если хочешь, чтобы тебя почитали, ты должен принять их веру. А насчет Бога не беспокойся. Для Всевышнего и Всемогущего земля наша со всеми обитателями все равно, что муравьиное гнездо. Ему безразлично, молится Ему человек в синагоге или в церкви, постится он от субботы до субботы или обжирается

свининой. Слишком Он высоко, чтоб замечать этих крошечных букашек, возомнивших себя венцом Творения.

- Ты хочешь сказать, что Господь не дал Моисею Тору на Синае? - спросил Зейдель.

- Еще чего! Чтобы Господь открыл свою душу человеку, рожденному женщиной?

- А Иисус разве не сын Его?

- Иисус был просто назаретский ублюдок.

- И нет ни награды, ни наказания?

- Нет.

- Тогда что же есть? - спросил Зейдель испуганно и смятенно.

- Есть нечто, что существует, но лишено существования, - ответил я в философском стиле.

- И нет никакой надежды познать истину?

- Мир непознаваем, а истины просто нет, - ответил я, вывернув вопрос наизнанку. - Как невозможно постичь вкус соли носом, благоухание бальзама ухом или звук скрипки языком, так для вас невозможно постичь мир вашим разумом.

- Чем же можно постичь его?

- Страстями - и то лишь малую его часть. Но у тебя, реб Зейдель, есть только одна страсть - гордыня. Если ты избавишься и от нее, от тебя останется пустое место.

- Что же мне делать? - растерянно спросил Зейдель.

- Ступай завтра к священнику, скажи ему, что хочешь перейти к ним. Затем продай все свое добро. Постарайся уговорить жену принять новую веру - согласится, хорошо, не согласится, потеря не велика. Гои сделают тебя священником, а священнику не положено иметь жену. Ты будешь по-прежнему заниматься изучением священных книг, носить длиннополое одеяние и ермолку. Разница одна: вместо того, чтобы прозябать в захолустном местечке среди евреев, ненавидящих тебя и твой талант, вместо того, чтобы ходить в полуразваленную синагогу и молиться возле печки, где греются чесоточные попрошайки, ты будешь жить в большом городе, проповедовать в роскошной церкви под звуки органа, прихожанами твоими будут солидные почтенные люди, а их жены будут целовать тебе руку. Если же ты постараешься и накропаешь сочинение касательно Иисуса и Непорочной Девы, матери его, то они сделают тебя епископом, затем, глядишь, и кардиналом, - а со временем, если на то будет воля Божья и все пойдет удачно, то и папой. Тогда гои станут носить тебя в золоченом кресле и воскурять перед тобою фимиам, как перед идолом; в Риме, в Мадриде и в Кракове люди станут преклонять колени перед твоим изображением.

- И как меня будут звать? - спросил Зейдель.

- Зейделиус Первый.

Мои слова так его ошеломили, что он весь задрожал и вскочил с постели. Жена проснулась и спросила, отчего он не спит. Женский инстинкт подсказывал ей, что мужа охватило смутное страстное желание - она подумала: а вдруг свершится чудо? Но Зейдель уже решил с ней развестись, велел ей замолчать и ни о чем не спрашивать. Он надел халат, ночные туфли и вышел в кабинет, где зажег свечу и просидел до рассвета, читая и перечитывая Вульгату.

III

Зейдель последовал моему совету. Он пошел к священнику и дал ему понять, что хочет побеседовать о вере. Конечно, гой охотно согласился. Для священника ведь нет заманчивей добычи, чем еврейская душа. Дальше все пошло как по маслу: священники и дворяне со всей округи посулили Зейделю головокружительную церковную карьеру; он быстро распродал свое имущество, развелся с женой, крестился, окропился святой водой и стал христианином. Впервые в жизни Зейделю оказывали почести: церковники носили его на руках, дворяне осыпали комплиментами, их жены благосклонно улыбались ему и приглашали погостить в свои усадьбы. Епископ Замостья стал его крестным отцом. Звали его теперь не Зейдель, а Бенедиктус Яновский - в честь его родного местечка. Хотя Зейдель не был пока ни священником, ни даже дьяконом, он заказал себе у портного черную рясу и повесил на шею четки и крест. Жил он временно в доме священника, редко отваживаясь выйти на улицу, ибо еврейские мальчики бегали за ним и кричали: "Выкрест! Отступник!"

Друзья-христиане предлагали ему множество различных вариантов. Одни советовали пойти учиться в семинарию, другие полагали, что лучше вступить в орден доминиканцев в Люблине. Были и такие, что предлагали жениться на богатой местной даме и стать помещиком. Но Зейдель не склонен был идти проторенной стезей. Ему хотелось немедленно стать великим. Он знал, что в прошлом евреи, обратившиеся в христианство, часто добивались славы полемическими сочинениями против Талмуда -Петрус Алонсо, Пабло Христиани из Монпелье, Пабло де Санта Мария, Иоганн Баптиста, Иоганн Пфефферкорн и другие. Зейдель решил последовать их примеру. Теперь, когда он стал христианином, а еврейские дети дразнили его на улице, он внезапно обнаружил, что никогда не любил Талмуд. Иврит Талмуда был испорчен арамейским, талмудическое начетничество наводило скуку, легенды лишены были правдоподобия, а Комментарии к Библии -притянуты за волосы и полны софистики.

Зейдель побывал в семинарских библиотеках Люблина и Кракова, изучил трактаты, написанные еврейскими выкрестами. И быстро заметил, что все они весьма схожи. Невежественные авторы не стесняясь списывали друг у друга и, все как один, цитировали те немногие тексты из Библии, что направлены против неевреев. Некоторые даже не трудились изложить чужой трактат своими словами, а просто переписывали