Литературная курилка

Бесплатная библиотека онлайн


 

Поиск по сайту



 
 

Студенческие работы

 
 

Специальное меню

 
 

Евпатория сегодня

Новости и события Евпатории

добавить на Яндекс
И.Б.Зингер. МАЛЕНЬКИЕ САПОЖНИКИ
Оглавление
И.Б.Зингер. МАЛЕНЬКИЕ САПОЖНИКИ
Страница 2
Страница 3
Все страницы

I

САПОЖНИКИ И ИХ РОДОСЛОВНАЯ

Семейство маленьких сапожников было известно не только во Фрамполе, но и по всей округе - в Янове, Кретове, Билгорае и даже Замостье. Абба Шустер, основатель династии, появился во Фрамполе вскоре после погромов Хмельницкого. На холме, обильном пнями, за скотобойнями он купил кусок земли и построил дом, простоявший до недавнего времени. Нельзя сказать, что дом хорошо сохранился - каменный фундамент осел, маленькие оконца перекосились, крыша, усыпанная гнездами ласточек, покрылась зеленоватым лишаем плесени. Мало того: дверь ушла в землю, перильца на крылечке перекосило, так что в дом уже не входили, а спускались. Но все же он пережил многочисленные пожары, издавна опустошавшие Фрамполь. Правда, стропила прогнили настолько, что на них выросли грибы, и когда в доме делали обрезание и требовалось остановить кровь, достаточно было отломить кусочек наружной стены и помять ее пальцами. Крыша, осела настолько, что трубочист опасался туда влезть, когда требовалось заглянуть в дымоход. Она то и дело начинала тлеть от упавшей искры. Только по Божьей милости дом еще не сгорел полностью.

Имя Аббы Шустера внесено в пергаментные хроники еврейской общины Фрамполя. Он взял за правило делать каждый год полдюжины пар обуви для вдов и сирот. Удостоился почетного звания "морейну" ("наш учитель") - именно так обращались к нему в синагоге, когда вызывали к Торе.

И хотя могильный камень Аббы Шустера исчез со старого кладбища, сапожники помнили, что возле того места растет орешник. Старухи говаривали, что весь куст вышел из бороды реб Аббы.

У реб Аббы было пятеро сыновей. Четверо поселились в соседних местечках, во Фрамполе остался только Гецель. Он сохранил благотворительный обычай отца шить обувь для бедных и, кроме того, состоял в обществе погребения усопших.

У Гецеля, гласят книги, был сын Годель, у Годеля - Трейтель, а у Трейтеля - Гимпель. Мастерство тачать сапоги переходило из поколения в поколение. В семье установилась традиция: старший сын оставался в родительском доме и занимал отцовское место за верстаком.

Сапожники были похожи один на другого - все невысокие, светловолосые, умелые и честные мастеровые. Фрампольчане были убеждены, что основатель династии реб Абба перенял секреты ремесла у своего знаменитого учителя - сапожных дел мастера из Брод; с тех пор никто не умел выделывать столь прочную обувь. В подвале у маленьких сапожников стоял чан для замачивания кож. Одному Богу ведомо, какие вещества добавляли они к дубильному раствору. Состав держался в тайне и переходил от отца к сыну.

Нам нет, однако, дела до всех поколений рода маленьких сапожников, мы ограничимся тремя последними. Реб Липпе до почтенных лет оставался без наследника, и все были уверены, что сапожная династия пресечется. Но, уже перевалив за шестьдесят, он овдовел и женился на старой деве-молочнице, родившей ему шестерых сыновей. Старший - Фейвель - вполне преуспел в делах. Он был известным в общине человеком, посещал все важные собрания и много лет был служкой портновской синагоги. В этой синагоге был заведен обычай переизбирать служку каждый год на праздник Симхат-Тора. Избранника чествовали, водрузив ему на голову тыкву с зажженными свечами, после чего счастливчика вели от дома к дому, где каждый хозяин подносил ему вино и угощал штруделем или коврижкой.

Но случилось так, что в радостный день Симхат-Тора, во время благочестивого шествия вокруг местечка, реб Фейвель умер - вдруг рухнул на рыночной площади и не очнулся. Поскольку Фейвель прославился благотворительностью, раввин на похоронах объявил, что свечи, украшавшие голову при жизни, будут освещать ему дорогу в рай. В сейфе покойного нашли завещание, где указывалось, что во время похоронной процессии поверх черного погребального покрова следует положить молоток, шило и сапожную колодку в знак мирной профессии усопшего, который ни разу не обманул своих клиентов. Его воля была исполнена.

Старшего сына Фейвеля звали Аббой - в честь основателя рода. Он также пошел в шустерскую породу - коренастый коротышка с густой рыжей бородой и высоким лбом, испещренным морщинами, которые встретишь только у раввинов да сапожников. И глаза тоже были желтые, так что всем своим обликом Абба напоминал нахохлившуюся курицу. Был он толковым работником и, подобно предкам, добросердечным человеком, а по части верности данному слову ему не было равных во всем Фрамполе. Он никогда не давал обещания, не будучи уверен, что сможет сдержать его; если же не был уверен, то говорил: "кто знает", "Божья воля" или что-нибудь в этом духе. К тому же он был достаточно учен. Каждый день читал главу из Торы в переводе на идиш, а в свободное время поглощал разные книги попроще.

Абба не пропускал ни единого из странствующих проповедников,забредавших в местечко, но особо увлекался теми отрывками из Танаха, которые читались в синагоге зимой. Когда его жена Песя читала вслух по субботам на идише что-нибудь из Книги Бытия, Абба воображал себя Ноем, а сыновей - Симом, Хамом и Яфетом, или представлял себя в образах Авраама, Исаака, Иакова. Ему часто думалось, что если б именно его призвал Всевышний принести в жертву своего старшего сына Гимпеля, он поднялся бы рано поутру и незамедлительно исполнил повеление. И уж конечно по указанию Господню он бы не задумываясь покинул Польшу и отчий дом и пустился по свету, куда направит его Божий промысел. Историю Иосифа и его братьев знал он наизусть, но неустанно перечитывал вновь и вновь.

Абба завидовал тем, кто жил в древние времена, ибо Царь Всемогущий раскрыл себя им и ради них творил чудеса, но утешался мыслями о нерушимой цепи поколений, которая связывала его, Аббу, с праотцами, как если бы он сам был частью Книги. Он был порождением Иакова; и сам и сыновья его вышли из того семени, потомство которого стало бесчисленным, как песок и звезды. Он жил в изгнании за грехи евреев Земли Обетованной, но ждал Избавления, а потому должен был быть всегда наготове.

Абба был, несомненно, лучшим сапожником во Фрамполе. Обувь его работы всегда сидела как влитая, не жала и не болталась. Особенно ценили его изделия люди, страдавшие от обморожения пальцев, мозолей или расширения вен. Они уверяли, что башмаки Аббы прямо-таки исцеляют. Он не гнался за модой, ни в грош не ставил стачанные на живую нитку штиблеты и лодочки на модных каблуках, у которых после первого дождя отлетала подошва. Постоянные клиенты - уважаемые фрампольчане или крестьяне из окрестных деревень - достойны самого лучшего товара. По давней традиции, он снимал мерку тесемкой с узелками.

Большинство женщин Фрамполя носило парики, а его женя Песя - еще и шляпку. Она родила семерых сыновей, и он назвал их в память своих предков - Гимпелем, Гецелем, Трейтелем, Годелем, Фейвелем, Липпе и Ханааном. Семеро коренастых блондинов, все пошли в отца. Абба поклялся, что сделает их сапожниками, и будучи человеком слова, сызмальства разрешал им любоваться верстаком, время от времени повторяя древнюю мудрость: "Изрядная работа никогда попусту не пропадает".

По шестнадцать часов в день не отходил он от верстака: пробивал шилом дырки, стягивал дратвой швы, подкрашивал и лакировал кожу, зачищал ее кусочком стекла, тихонько напевая при этом покаянные молитвы. Обычно поодаль, свернувшись калачиком, лежала кошка и наблюдала за работой и работником. Ее мать и бабка в свое время ловили мышей в доме маленьких сапожников. Порой Абба глядел из окна вниз, на подножье холма, и его взору представал городок, а дальше - дорога на Билгорай и сосняки. Он видел, как каждое утро почтенные матери семейств собирались у мясных лавок, как по двору синагоги разгуливали юноши и просто бездельники, как вокруг колонки собирались девушки - набрать воды на чай к завтраку, как в сумерках спешили к микве женщины.

По вечерам, когда солнце садилось, дом заливало закатное зарево. Лучи света танцевали в углах, скакали по потолку и придавали бороде Аббы оттенок золотой канители. Песя, жена, в это время готовила на кухне суп и кашу, дети играли, а соседки, сновали из дома в дом. Встанет Абба из-за верстака, вымоет руки, натянет лапсердак и отправляется в портновскую синагогу на вечернюю молитву. Он знал, что мир огромен, полон чужих городов и далеких земель, и Фрамполь на самом деле не больше точки в маленьком молитвеннике, но родное местечко ему казалось средоточием мироздания, где в самом центре находится его собственный дом. Часто думал, что когда Мессия придет за евреями, дабы отвести в Землю Израилеву, он, Абба, останется во Фрамполе, в своем доме, на своем холме. Только в субботу и по праздникам он поднимется на облако и позволит перенести себя в Иерусалим.

II

АББА И СЕМЕРО ЕГО СЫНОВЕЙ

Поскольку Гимпель был старшим, и ему предстояло наследовать отцу, он стал главной заботой Аббы. Отец посылал его к лучшим еврейским учителям и даже нанял репетитора, преподававшего мальчику азы идиша, польского и русского языков, а также арифметику. Абба сам свел Гимпеля в подвал, где открыл сыну, какие добавки и какой дубильной коры требует их фамильный состав. Он поведал сыну, что в большинстве случаев правая нога у людей больше левой, что при подгонке обуви камнем преткновения обычно бывает большой палец. Затем он научил Гимпеля вырезать подошвы и стельки, остроносые туфли и тупорылые штиблеты, каблуки - высокие и низкие; рассказал, как помочь человеку с толстыми ступнями, с шишками на больших пальцах или мозолями.

По пятницам, когда все спешили поскорей закончить работу, старшие мальчики обычно уже в десять утра уходили из хедера, чтобы помочь отцу в мастерской. Песя пекла халы и готовила еду на субботу. Выхватив из печки первую горячую халу, она перекидывала ее с руки на руку, и, дуя изо всех сил, несла на показ Аббе. Крутила халу со всех сторон перед ним, ожидая знака одобрения, после чего возвращалась с черпаком, давая отведать рыбный суп, или с кусоком испеченного пирога. Песя дорожила мнением мужа. Кагда собиралась купить что-нибудь из одежды себе или детям, то приносила домой образцы ткани - чтобы Абба сам сделал выбор. Даже перед походом к мяснику, она советовалась, какой кусок сегодня брать: грудинку или вырезку, бочок или ребрышки? И не от страха или недостатка опыта советовалась с ним, а потому что усвоила: Абба всегда знает, что говорит. Даже когда считала себя правой, слово Аббы было решающим.

Он никогда не ругался, лишь бросал взгляд, дававший понять, что она сглупила. Так же воспитывал детей. На стене висел ремень, но он редко шел в ход; оружием отца была доброта. Люди уважали его. Торговцы продавали кожи по честным ценам и давали товар в кредит. Клиенты доверяли ему и без спора платили назначенную цену. В портновской синагоге его всегда вызывали к Торе шестым - большая честь! Никогда он не нуждался в напоминаниях о выплате долга или пени. Неукоснительно платил, что с него причиталось сразу же по окончании субботы. Местечко ценило его добродетели, и хотя от был лишь простым сапожником и, правду сказать, не очень учен, земляки почитали его как знатного человека.

Когда Гимпелю минуло тринадцать лет, Абба подпоясал его мешковиной и усадил за верстак. После Гимпеля подмастерьями стали Гецель, Трейтель, Годель и Фейвель. Хотя все были его сыновьями и ели его хлеб, он исправно платил им жалованье. Двое младших, Липпе и Ханаан, еще ходили в первые классы хедера, но и они помогали, забивая гвоздики. Абба и Песя гордились своими ребятами. Поутру шестеро работников собирались в кухне к завтраку, произносили молитву, мыли руки, после чего слышались лишь звуки шести ртов, жующих затируху и домашний хлеб.

Абба любил посадить обоих младшеньких к себе на колени и спеть им старинную фрампольскую песенку: "Было у матери Десять мальчишек, Боже мой, Боже мой, Десять мальчишек! Первый - Авремеле, Следом шел Береле, Третий был Гимпеле, После шел Довидл, А за ним Гершеле…". И ребята хором подхватывали : "Ой, Боже, Гершеле!"

Теперь, с появлением помощников, Абба мог брать больше заказов и больше зарабатывать. Жизнь во Фрамполе была дешева, а крестьяне часто приносили подарки -меру зерна, катыш масла, мешок картошки или горшок меда, курицу или гуся, - что позволяло немного экономить на еде. По мере того, как они крепче становились на ноги, Песя чаще заводила разговор о перестройке дома - очень тесны были комнаты, да и потолок низок. Пол под ногами ходил ходуном. Штукатурка со стен осыпалась, а под ней кишели всякие личинки и жучки. Семейство жило в постоянном страхе, что на голову им рухнет потолок. Даже кошка не спасала от обилия мышей.

Песя твердила, что это старье надо снести, а на его месте построить дом побольше.

Абба не спешил ответить ей "нет". Он подумает. Но поразмыслив, сказал, что предпочел бы ничего не менять. Прежде всего, он боялся сносить дом, ибо это могло навлечь несчастье. Во-вторых, боялся сглаза - люди завистливы и недоброжелательны. В-третьих, тяжело было расстаться с домом, в котором прожили и умерли его родители, весь род, многие поколения Шустеров. Он знал в доме все углы и закоулки, каждую трещинку. Когда со стен осыпался один слой штукатурки, под ним оказывался другой, иного оттенка, а за другим прятался третий. Стены были как семейный альбом, где запечатлелись все успехи рода. Чердак был завален фамильными сокровищами - столами и стульями, верстаками и колодками, оселками и ножами, старой одеждой, кухонной утварью, матрасами, кадушками для солений, колыбелями. А рядом лежали мешки со старыми зачитанными молитвенниками, набитые так, что начали рассыпаться.

Абба любил жарким летним днем забираться на чердак. Пауки плели свои гигантские сети, и солнечный свет, просачиваясь сквозь трещины, радугой переливался по паутине. Все покоилось под толстым слоем пыли. Стоило прислушаться, как ухо выделяло в тишине тихий шепот, бормотанье, легкое царапанье, как будто орудовал таинственный невидимка, выговаривая неведомые слова. Абба был убежден, что дом находится под охраной предков. По той же причине он любил и землю, на которой дом стоял. Травы тут были выше головы. Все заросло, листья и ветви цеплялись за одежду, точно впивались в нее зубами или клешнями. В воздухе было тесно от бабочек и комаров, а на земле - от червяков и ящериц. Муравьи возводили в этих зарослях свои пирамиды, мыши-полевки рыли норы. В чаще росла слива, на Суккот она приносила маленькие плоды, твердые как дерево, да и не лучше на вкус. Гигантские золотобрюхие мухи, пчелы и птицы кружили над этими джунглями. После каждого дождя на свет Божий вылезали грибы-поганки. Земля была заброшенной, но незримая десница хранила ее плодородие.

Когда Абба стоял здесь, вглядываясь в летнее небо и забываясь в созерцании облаков, похожих - на рыбачьи лодки, на стада овец, на огромные щетки или на слонов, он ощущал присутствие Бога, Его промысел и Его милосердие. Абба, казалось, наяву лицезрел Всемогущего, восседающего на престоле славы, и землю, служащую Ему подножием. Сатана был низвергнут, ангелы пели гимны. Книга Памяти, в которую были внесены все деяния человеческие, лежала открытой. Временами на закате Аббе даже чудилась огненная река в преисподней. Языки пламени метались по раскаленным углям; волна огня росла, затопляя берега. Если вслушаться, казались различимы приглушенные крики грешников и издевательский смех сатаны.

Этого для Аббы Шустера было вполне достаточно. Ничего не надо менять. Пусть все остается таким, каким было всегда - вплоть до момента, когда он покинет сей мир и будет похоронен на кладбище среди своих предков, обувавших сию святую общину и оставивших добрую славу не только в самом Фрамполе, но и по всей округе.

III

ГИМПЕЛЬ ЕДЕТ В АМЕРИКУ

Не зря пословица учит: человек предполагает, а Бог располагает.

Однажды, когда Абба корпел над чьим-то башмаком, в мастерскую вошел старший сын - Гимпель. Веснушчатое лицо горело, рыжие взъерошенные волосы выбивались изпод кипы. Вместо того, чтобы сесть на свое место у верстака, он остановился возле отца, нерешительно посмотрел и, наконец, произнес:

- Папа, хочу тебе что-то сказать.

- Ну, я же не мешаю, - заметил Абба.

- Папа, - буквально прокричал он, - я собрался в Америку.

Абба отложил работу. Менее всего он ожидал услышать такое. Его брови взметнулись вверх.

- Что стряслось? Ты кого-нибудь обокрал? Сцепился с кем-то?

- Нет, папа.

- Тогда с какой стати ты бежишь?

- У меня во Фрамполе нет никакого будущего.

- Почему же нет? У тебя есть ремесло. Бог даст, когда-нибудь женишься. Все у тебя впереди.

- Меня воротит от местечек. Меня трясет от вида этих людей. Это же просто вонючее болото.

- Если никто не останется его осушать, - заметил Абба, - то болото навсегда останется болотом.

- Нет, папа, я не об этом.

- Тогда о чем же? - зло прокричал Абба.

Сын начал говорить, но Абба не мог уразуметь ни слова. Гимпель с такой яростью набросился на синагогу и все местечко, что Аббе почудилось, будто в малого вселился бес: меламеды (8) бьют детей, женщины выливают помои ведра за двери, лавочники тупо слоняются по улочкам, уборную днем с огнем не сыщешь, и народ облегчается где попало - кто за баней, а кто и просто за углом, сея в округе грязь и заразу. Он высмеял и целителя Езриэля, и шадхена Мехлеса, не обошел вниманием ни раввинский суд, ни служку при микве, ни прачку, ни смотрителя богадельни, ни общину ремесленников, ни благотворительные общества.

Поначалу Абба испугался, что парень сошел с ума, но чем дольше длились обличения, тем яснее становилось, что он просто сбился с пути истинного. Неподалеку от Фрамполя, в Шебрешине, разглагольствовал некий безбожник по имени Яков Рейфман. Один его выученик, поноситель Израиля, часто навещал свою тетку во Фрамполе среди местных лоботрясов болтал то же самое. Аббе и в голову не могло прийти, что его Гимпель окажется в такой компании.



 
 

Мировые классики